Метро | Svetlana Pyatibratova #вольные_порождения_города@cityhaze
Я ненавидел метро с самого детства. Нет, когда-то я с ним дружил. По утрам с замиранием сердца спускался с отцом в рукотворную извилистую подземку. От восторга и нетерпения сильно-сильно сжимал в своей несуразной ладошке уютную, как замша, отцовскую руку. Озирался по сторонам, обалдевал. С шумом втягивал в себя особенный метрошный воздух, наполнял лёгкие ни на что не похожим ароматом секретов и тайн, скрытых от посторонних глаз.
Загадки словно специально были припасены для меня одного каким-то заботливым работником метрополитена. Настаивались за ночь, ждали меня в переходах, отсиживались на платформах и в вагонах поездов, катались вверх-вниз на эскалаторах, путались между гладкими телами колонн. Воздух в подземке был таким цепким, плотным, с привкусом разгорячённых тормозных дисков. Я задерживал его в себе дольше обычного, не так, как делал на поверхности. Надеялся, что однажды стану частью этой огромной подземной системы — частью всего этого неостановимого бесконечного движения вперёд.
Все чувства к метро оборвались разом. Ушли с потерей друга. Мне было семь лет. Угольные глазки-пуговки блестели, молили о спасении. Кажется, я орал тогда: «Мама, мама, остановись! Коля упал на рельсы! Нужно позвать тётю у турникетов, она поможет!» Как мог вырывал свою руку из маминой, но она была сильнее меня.
Отполированные до жути рельсы, приближающийся мерный стук колёс, пучок сыпучего света, рвущийся из циклопического тоннеля, приговорили моего плюшевого друга быстрее, чем я что-то успел сделать. Я зажмурил глаза, чтобы только не видеть, не знать.
Смолистый запах тормозов и обугленной ваты повис в пространстве между прошлым мной и мной настоящим. Мать продолжала тащить меня за собой. Тянула властно. Втискивала в переполненный вагон-жернов, а мой плюшевый Коля, один-одинёшенек, лежал на дне безжалостной ямы, где-то под нами. «Осторожно! Двери закрываются. Следующая станция — Кропоткинская»... Никто не помог медведю, и я его тоже не спас.
Мать успокаивала меня. Объясняла, что мы спешили, у нас просто не было другого выбора, не было времени. Она обещала, что папа купит мне другую игрушку, а я только ревел, жевал солёные слёзы и не верил, что можно купить нового друга за деньги и как людям удаётся жить, если у них постоянно нет времени. Мама ответила, что подрасту — узнаю.
В закоулках моей памяти одинокий плюшевый Коля так и лежал на сияющих рельсах, и что-то важное внутри меня оставалось лежать на рельсах вместе с ним.
Я рос и действительно узнавал. На моё четырнадцатилетие подземка поглотила отца вместе с чемоданом и билетом на самолёт в один конец. Это случилось на «Кропоткинской». Мать сказала, что у них не было выбора и так надо, развод — обоюдное решение взрослых людей. Вырасту — пойму, а пока я всего лишь подросток. Тогда я решил, что подземка забирает свою дань наперёд, словно что-то знает обо мне, чего я ещё не знаю о себе сам. Требует расплаты. Я перестал сопротивляться, стал ненавидеть метро — у меня не было другого выбора.
Мне стукнуло тридцать пять, а я до сих пор был вынужден погружаться в ненасытное чрево московской подземки. Оно пережёвывало меня, хрустело костями, забирало силу, то принимало в себя, то отторгало наружу, неся моё выпотрошенное тело от нелюбимого дома к нелюбимой работе и обратно. Круг за кругом, год за годом. Сегодня «Кропоткинская» встретила меня прохладно, как один из тех вечеров в последнюю неделю августа.
Как каждый раз до этого, я снова пытался отскрести от себя шелуху рабочей рутины, чтобы не тащить мусор в дом. Все эти никчёмные совещания, безжизненные отчёты, корявые бездушные сплетни, ладно скроенные улыбки коллег — вызывали у меня чувство жалости к себе и приступ тошноты.
Я стоял в центре платформы, задрав голову вверх, рассматривал потолок. Ждал поезда. Белый свод «Кропоткинской» мирно светился, надменно парил над колоннами и мной. Он словно не весил ничего, меньше, чем ничего. Мне всегда это казалось волшебством.
Послышался мерный стук колёс. Дальнейшее — отлаженный временем процесс. Я, как собака Павлова, уже стоял у нужной плитки на полу с характерной потёртостью. Поезд остановился, вздохнул.
Двери разъехались точно перед запылёнными носками моих кроссовок. Я проник внутрь железной туши. В вагоне народу было немного, человек пятнадцать. Плюхнулся на свободное место.
Человек напротив, казалось, был удивлён моему появлению. Его глаза, в модной чёрной оправе, прищурились, но через мгновение успокоились и спрятались за веками. Я старался не смотреть в сторону незнакомца, старался быть культурным, но привычная обстановка вагона была не так занятна, как этот тип.
Пальто на нём сидело откровенно плохо, словно сорванное с чужого плеча. Серые драповые борта натянулись складками на выпирающем животе незнакомца, держась друг за друга только за счёт пуговиц-палочек. Высокий меховой воротник плотно окутывал пухлую шею человека, поддерживал его крупные налитые щёки, придавал его образу власти. Внутри меня зародилось чувство недоверия. Я взглянул на своё отражение. На фоне незнакомца я был худ, бледен и угловат. Подобие тени, не более.
— Вы — новенький.
Я не замечал в себе даже толики подобной уверенности, которую излучал этот тип и которую так отчаянно ищет в мужчинах противоположный пол. «Мне бы такой воротник», — позавидовал я.
— Простите, бога ради, вы — новенький.
Неожиданно для себя я осознал, что шевелящиеся губы человека напротив общаются со мной.
— Что? Извините... — мой сбивчивый голос звучал чуждо. — Новенький? В смысле, в столице?
Глаза за оправой прищурились. Я чувствовал, как тип изучает меня. В мою сторону смотрел не только он, но и женщина в красном в зоне wi-fi, пожилой джентельмен в полоску с пакетом в руке, девушка в лимонном плаще, сидящие и стоящие у поручней люди — все. Все, кто был в этом странном вагоне, пялились в мою сторону.
— Я — местный и уж точно не новенький, мне за тридцать перевалило, — попытался отшутится.
Тип не улыбнулся.
— Это не вопрос. Вы — новенький здесь, в этом вагоне. Я — Германович. А вас как по батюшке?
— Андреевич...
— Очень хорошо! — Пальто заёрзало на плечах Германовича. — Леди в лимонном — Сергеевна, в полоску — Олегович, а с остальными в процессе познакомитесь.
Поезд остановился, я вылетел из вагона пулей. «Дурдом какой-то, — я с силой тёр виски, чтобы осмыслить произошедшее, — сектанты, что ли?» Дождавшись следующего поезда, заскочил в вагон, плюхнулся на свободное место. Людей вокруг было больше, чем в предыдущем. Германович сидел напротив, смотрел на меня сквозь очки, щурился с улыбкой Джоконды. Я завертел головой: девушка в лимонном, полосатый, дама в красном — все здесь. «Что за чертовщина!» — мой пульс подскочил.
— Ничего, Андреевич, вы не первый так, — Германович присвистнул, кивнув с сторону выхода. — Со всеми было, — он обвёл взглядом скопившихся в вагоне людей. — У нас тут ООП — общество одиноких и потерянных.
— Попахивает бредом. Вы сектанты? Наркоманы? У меня нет денег! — подскочив с места, я стал протискиваться к выходу.
— Дайте мне пять минут, Андреевич, а потом можете уходить, — мягкий голос Германовича заставил меня вернуться на место. — В этот вагон случайные люди не попадают. Только те, кому действительно нужно.
— Мне ничего не нужно, у меня всё есть...
— Не уверен, — Германович снял с носа-картошки очки, сноровисто протёр их о левый рукав пальто и вернул на место. — Ваши глаза говорят об обратном. Вы натужно не рассматриваете пол под ногами, не разглядываете обшивку кресел, как другие, вы честно украдкой пытаетесь установить контакт. Заглядываете в глаза незнакомых вам людей. Вы ищете в них ответы, надеетесь, что хоть кто-нибудь не отведёт взгляда, чтобы на мгновение почувствовать эту самую магию. Почувствовать, что вы живы и остальные живы тоже, что вы не одиноки в этом мире. Этот вагон — отдушина для таких, как мы. — Германович развёл руки в стороны, а после сомкнул их на животе. — Здесь позволено смотреть в глаза людям не стыдясь, позволено быть собой настоящим, позволено разорвать замкнутый круг «дом-работа-дом». Здесь есть выбор и время, чтобы его обдумать. Решиться. Как только человек осознаёт свой путь, возможности, начинает жить, а не ждать жизни, этот вагон становится ему не нужен и он никогда не найдёт его среди остальных. В этом вагоне время идёт своим чередом, за его пределами — своим.
На своё удивление, я продолжал сидеть не шевелясь, словно всегда ждал чего-то подобного, хотя Германович закончил свой монолог. Я осмотрелся. Девушка в лимонном не отвела взгляд, улыбнулась в ответ. В её глазах плясали искры костра, но быстро гасли. Щетинистый взгляд полосатого оставлял занозы, но был открытым и прямым. Люди вокруг, словно питались родниками друг друга, оживали медленно, не торопясь. Только у Германовича глаза были бурными, сильными: чинили, что поломано, сглаживали, что помято. Казалось, мы находились в вагоне час или два. Может, больше. Ехали без пересадок. Вместе двигались вперёд. Люди постепенно прощались, покидали вагон, напитавшись жизнью на грядущий день, а на следующий вечер снова возвращались. Я возвращался тоже.
Постепенно стал замечать, что снова полюбил метро, вспомнил давно забытую дружбу. Вспомнил замшевую руку отца, упавшего под колёса поезда медведя Колю, но это была часть моей истории, сложная, но хорошая часть. Со временем я поменял работу, горел новым делом, после работы летел в подземку, заскакивал в свой вагон на «Кропоткинской», жадно смотрел в глаза людей, смотрел в глаза Германовичу. И они отвечали мне взаимностью.
В день моего тридцать шестого дня рождения я прыгнул в свой вагон с особым чувством счастья. Первый раз за много лет я мог встретить этот день в кругу — нет, не друзей — людей. В вагоне всё было по-прежнему, знакомые лица, пара новеньких. Я поприветствовал их лёгким кивком. Но бурных, сильных глаз напротив не было.
Германович исчез. Сегодня. В день моего рождения. На сиденье напротив меня лежало его серое пальто с высоким меховым воротником и очки в модной чёрной оправе. Девушка в лимонном плаще как-то хитро улыбнулась мне и пожала плечами. Полосатый одобрительно похлопал себя по бокам. Я встал, подошёл к пальто, надел его одним ловким движением, посадил на переносицу очки и сел. Пальто было словно с чужого плеча, висело на мне, но не было неудобным. Я чувствовал — это то, что нужно. То, чего я всегда ждал. В очках были простые стёкла без диоптрий. И тут в вагон вошла она — потерянная, еле живая — и села напротив. «Новенькая!» — восхитился я и представился.
Все сказки автора: #Светлана_Пятибратова@cityhaze
#сказка #городская_сказка #cityhaze
